Вода вокруг него вздрогнула от озноба, словно рыба проплыла. Супер-кроха, мать ее, шустрость у нее в крови, вживлена программным путем в нервную систему. Когда вода дошла ему до пояса, он присел на корточки, представив свои желеобразные мозги-медузу плавающими в воде под флоридским солнцем. Слабая, малоподвижная медуза, помахивающая щупальцами, мах, мах .
Ырг, ырг, ырг .
Он помотал головой в соленой воде и смыл с губ остатки пивной пены. Маленькие белые пузырьки погнались вверх вслед за перламутровыми пузырьками воздуха, каждый с маленькой вселенной внутри.
Резинка плавок врезалась ему в живот. Снять эти чертовы плавки или не снять?
Торчок покрутил головой, проверяя пляж. Чикса бродила неподалеку, высматривая что-то в песке. Подняла палку и бросила ее в воду: Вперед, Спарки! Каждый раз, добыв палку из воды, мокрый четвероногий урод в облепленной шерсти принимался радостно скакать на негнущихся лапах вокруг своей хозяйки. Она что, ждет, что он выйдет из воды голый? Скорее всего она уже забыла о его существовании. Однако оставались еще извращенцы с биноклями в окнах.
Он двинулся дальше и шел, пока вода не поднялась ему до подбородка. Еще раз оглянувшись по сторонам, он стащил свои тугие плавки и с облегчением вздохнул. Желеобразное время желеобразных мозгов желеобразно проходит. От воды запахло дерьмом.
Обратно к берегу он возвращался вплавь. Попадающая в ноздри вода имела привкус жести.
Добравшись до мельчинки, он нащупал дно и встал на ноги. И сразу же завопил от ужаса. Он наступил на ската. На обычную безвредную тварь, но живое мускулистое содрогание у него под ступней, было слишком похоже на… на мысль, на слово-плоть. Это слово было: «ААААУУХХ!». Он бросился вон из воды, высоко вскидывая колени, безуспешно пытаясь бежать по воде.
– Ты голый, – кто-то сказал ему и засмеялся, хммм– хммм-хммм . Плавки! Высоко на берегу, за грязными стеклами, заблестели стекла биноклей.
– Да, я… – Торчок запнулся. Внезапно ему расхотелось идти в туалет и подвергать себя там спазматическому электрошоку. Он вспомнил вибро-массажер для ног, который подарил отцу как-то на рождество. Трясущиеся желтые пластиковые полуокружия.
Псина высоко подпрыгнула, пытаясь схватить зубами его пенис. Девчонка захихикала. Смеющиеся сиськи.
Согнувшись в три погибели, он метался по песку целую вечность, пока наконец не увидел высовывающийся наружу уголок джинсов. Вырвав из песчаного плена джинсы и майку, он лихорадочно натянул их на себя. Пудель что-то вынюхивал у воды.
– Морская вша, – пробормотал Торчок. – А жизнь – лапша.
Со стороны океана потянулся шум множества лопающихся водяных пузырьков. Солнце катилось в море и тысячи песчинок скрипели, остывая. Каждый звук требовал внимания, приковывал к себе пристальное внимание .
– Что с тобой приключилось? – радостно спросила его девчонка. – Куда делись твои плавки?
– Я… их спер карась.
Черточки в лице чиксы никогда не оставались в покое, все время двигались. Как она выглядит, черт возьми? Что если завтра утром он проснется и найдет возле себя ведьму? Риск? Понятное дело. Он обреченно упал на песок и растянувшись во весь рост, закрыл глаза. Кобелек снова нюхнул ему в ухо и сразу после этого барабанных перепонок, молоточков и наковален Торчка достигли звуки удаляющихся шагов. Он ловил звуки сквозь кости головы, как индеец, слушающий прерию. Торчок с шумом устало выдохнул воздух. Когда-нибудь, хоть раз будет у него время передохнуть?.. Он еще раз вздохнул и расслабился. Свет под его веками разгорался все ярче и ярче. Его голова медленно скатилась набок и легла виском на песок.
Ему вспомнился фильм, фильм, в котором какой-то хмырь отдал концы на пляже. Голова хмыря вот так же медленно скатилась набок. Потом он замер. Умер . Натурально отъехал. Последнее движение.
Сдох. Торчок зарычал, поднялся и сел. Ничего не поделаешь, это выше его сил. Чикса и ее псина успели отбрести от него на полсотни метров. Он вскочил на ноги и припустился за ними следом, сначала неуклюже, потом все быстрее, грациозными, летящими скачками!
– … 0110001, – подвел итог Метла.
– 100101, – коротко возразил Ральф Числер, – 011000110001000110001111100001001100111000100001110011011110 100010010010000100100001000100100101000010000111100010010001 000010001110111001000111000111100001111100011100000100000110 001000110000011110000011110000111000000111100001111000011100 100010001100010111101110011110001111000111100011100000100100 01000001000.
Они стояли бок о бок над просторной консолью Единственного. Ральф был похож на высокий кабинетный шкаф, установленный на двух широких тракторных гусеницах. Из его прямоугольного тела в разные стороны высовывались пять тонких рук-манипуляторов, его напичканная сенсорами голова покоилась на выдвижной шее. В одном из манипуляторов Ральф держал раскрытый зонтик. На теле Ральфа имелось всего два или три измерительных датчика и сказать наверняка, о чем он думает, было невозможно.
Метла был более дорогостоящей моделью. Его змеиное тело было скрыто под мерц-покровом. Каждый раз, когда через суперохлажденный мозг Метлы проносилась очередная мысль, на всей длине его трехметрового тела разгорались неповторяющиеся переливчатые узоры и всполохи света. Из-за торчащих из пасти землеройных принадлежностей Метла немного напоминал дракона Георгия Победоносца.
Внезапно Ральф Числер перешел на английский. Если их спор зашел так далеко, то продолжать его уместней не на священном двоичном машинном коде, а на языке деспотов-создателей.
– Не понимаю, почему тебя так волнуют чувства Кобба Андерсона, – передал Метле узким лучом Ральф. – После этого он обретет бессмертие. Он лишится своего углеродного тела и мозга, но разве это так уж важно?